ГЛАВА 9. Институционально-правовые модели противодействия принуждению в транснациональных строительных договорах

Многополярная конфигурация современного миропорядка и возрастающее санкционное давление радикально усложнили архитектуру международных строительных контрактов: они выходят далеко за пределы техники и коммерции, соединяя политико-правовые, экономические и административные измерения. Это отчетливо проявляется в практике российских участников трансграничных проектов, для которых выбор юрисдикции и арбитражной оговорки нередко ведет к разбирательствам в Лондоне — как показал пример дела № А56-111059/2024, где национальный суд отказался от рассмотрения спора ввиду договорной привязки к английскому праву и форуму. На этом фоне приоритет исследовательского внимания смещается к проблеме принуждения: его типологии в крупных строительных и инфраструктурных проектах и инструментарию снижения рисков недобросовестного воздействия.

В международно-правовой доктрине принуждение рассматривается как одна из центральных угроз устойчивости правопорядка, поскольку ведет к нарушению норм и прав сторон и принимает разнообразные формы — от экономического давления и ограничения доступа к ресурсам до угроз применения силы (Лукашук, 2004). Сопоставимый вывод делает и зарубежная доктрина, указывая на необходимость совершенствовать нормы и добиваться их действенного исполнения ради защиты интересов участников транснациональных проектов (Kolb, 2017). Санкции, будучи публично-правовым инструментом, одновременно выступают механизмом целеполагания международного правопорядка и полем конкурирующих интересов; их неоднозначное применение способно стать рычагом давления на контрагентов, в том числе вынуждая к пересмотру или прекращению договорных отношений (Русинова, 2017). В современной компаративной повестке экономическое и иное давление выявляется как фактор разбалансировки распределения рисков, что ставит под угрозу справедливость договорных отношений и указывает на потребность в единых правовых инструментах защиты от неправомерного воздействия (Milanovic, 2023). Международные организации и арбитражные системы призваны сдерживать злоупотребления и обеспечивать справедливое разрешение споров, что требует эффективных стандартов, препятствующих неправильному использованию принуждения (Helal, 2019).

Российская научная дискуссия в сфере международного строительного подряда уже предлагает базовые ориентиры по нормативным требованиям к договорным положениям и по процессуальным аспектам рассмотрения споров в международном коммерческом арбитраже (Аносов, 2024; Сапожникова & Хусаинова, 2021). Особое место занимает вопрос адаптации типовых контрактов Международной федерации инженеров-консультантов (МФИК) к национальному праву — сравнительно-правовой анализ выявляет их потенциал как инструмента противодействия недобросовестному давлению при надлежащей локализации (Варавенко, 2021). В широкой теоретической рамке развитие многополярного мира воздействует на содержание и механизмы международных договоров, включая строительные контракты, что показано в исследованиях о правовых основах и проблемах нового многополярного уклада (Лисицын-Светланов, 2024).

Арбитражная практика демонстрирует ключевые формы и механизмы давления. В деле Dirk Herzig as Insolvency Administrator over the Assets of Unionmatex Industrieanlagen GmbH v. Turkmenistan (ICSID Case No. ARB/18/35) описывались требования к выполнению дополнительных работ без гарантий финансирования и иные дискриминационные меры, приведшие к банкротству подрядчика; здесь проявилось косвенное экономическое принуждение через навязывание затрат при дефекте финансирования и администрирования. В споре Jan de Nul N.V. and Dredging International N.V. v. Arab Republic of Egypt (ICSID Case No. ARB/04/13) недостаточное раскрытие исходных данных о составе и объеме грунтов сместило риск на исполнителя, что, при отсутствии умысла на мошенничество, все же показало скрытый эффект давления через информационный асимметричный дефект. Казус L.E.S.I. S.p.A. and ASTALDI S.p.A. v. République Algérienne Démocratique et Populaire (ICSID Case No. ARB/05/3) отразил политико-административное принуждение: чрезвычайные меры государства, сложность финансирования и требования безопасности фактически вынуждали подрядчика продолжать проект в неблагоприятной среде, при этом пробелы в распределении форс-мажорных рисков усилили уязвимость частной стороны. В деле Muhammet Çap & Sehil İnşaat Endüstri ve Ticaret Ltd. Şti. v. Turkmenistan (ICSID Case No. ARB/12/6) сочетание произвольных штрафов, ограничений на вывоз имущества, навязывания неоплачиваемых работ и контроля силовых органов иллюстрирует прямое государственное принуждение, осложненное конфликтом ролей государства как заказчика и регулятора. Решение по Salini Costruttori S.p.A. and Italstrade S.p.A. v. Kingdom of Morocco (ICSID Case No. ARB/00/4) придало строительным контрактам инвестиционный статус при выполнении «теста Salini», что расширило защитный контур против односторонних изменений со стороны публичного заказчика. Наконец, в споре COMMISA v. Pemex (ICC Case No. 13613/CCO/JRF) односторонняя «административная резолюция» и последующая отмена арбитражного решения в национальной юрисдикции были уравновешены признанием и приведением в исполнение арбитражного решения судами США, что выявило пределы публично-правовых прерогатив государства-заказчика перед международным обязательством по добросовестности и арбитражному соглашению.

Суммарно эта практика позволяет типологизировать неправомерное принуждение в международных строительных контрактах: экономическое давление (например, отказ в оплате, навязывание дополнительных работ без компенсации), административные меры (продление разрешительных процедур, дискриминационные условия, одностороннее расторжение), юридические коллизии (отмена или блокирование приведения в исполнение арбитражных решений под ссылкой на «публичные интересы»), политические факторы (региональная нестабильность, внешние риски, требующие смены технологий на некомпенсируемой основе). Общим знаменателем выступает недостаточность регламентации превентивных механизмов защиты и дефицит быстрых процедур урегулирования, особенно при взаимодействии с государственными субъектами.

Историко-теоретическая перспектива закрепляет особую природу международной ответственности. Нигилистические концепции, отрицавшие ответственность государств перед иными субъектами, были преодолены в ходе эволюции доктрины и практики; возобладало понимание ответственности как имманентного атрибута права, без которого правопорядок теряет смысл. Ранние подходы, сходные с гражданско-правовой логикой возмещения вреда, постепенно уступили место более широкому видению, которое охватывает восстановление правопорядка, превенцию и не только материальные компоненты нарушений (Pradier-Fodéré & Pradier-Fodéré, 1906; Evans, 2014; Мартенс, 2008). Итог многолетней кодификационной работы — «Ответственность государств за международно-противоправные деяния» (резолюция ГА ООН 56/83 от 12.12.2001) — подтвердил sui generis-характер института и необходимость комплексного подхода, учитывающего специфику публичной власти, горизонтальность межгосударственных отношений и отсутствие централизованного принудительного аппарата (Гасанов & Шалягин, 2012; Кешнер, 2016; Базылев, 1985; Иванов & Иванов, 2006; Лазарев, 2005).

Санкции как международно-правовой инструмент обладают обязательным характером, обеспеченным коллективным принуждением и многосторонними рамками (Русинова, 2017). Их публично-правовая природа предполагает, что инициаторами и носителями принудительной власти выступают государства и международные организации, а действие норм должно быть формально определенным и общедоступным. В инфраструктурных проектах санкционный режим влияет на доступ к материалам и оборудованию, на поставочные и финансовые цепочки, что напрямую отражается на рисковом профиле контракта и на его стабильности. В этой сфере санкции — не только карательный, но и обеспечительный механизм, поддерживающий соблюдение международных обязательств и баланс интересов сторон (Тупчиенко, 2024).

При отсутствии наднационального «исполнителя» центральное место занимает арбитраж. Эффект Нью-Йоркской конвенции, инвестиционных договоров и процессуальных реформ проявляется в повышении предсказуемости приведения в исполнение арбитражных решений; вместе с тем, особенно в спорах с государственными субъектами, сохраняются вызовы, связанные с иммунитетами и публичным порядком (Orlov & Yarkov, 2017; Галенская, 2010). Это подталкивает к укреплению договорных механизмов: четкие арбитражные оговорки, расширение обязательности для публичных заказчиков, согласование процедурных дорожных карт приведения в исполнение.

Ключевым практическим инструментом снижения рисков выступают типовые условия МФИК. Их структура детально распределяет риски, вводит этапность уведомлений и изменений и устанавливает последовательные средства разрешения споров. Применительно к экономическому и административному давлению именно прозрачные процедуры изменения графиков и цен, а также документированные уведомления и лимиты времени на претензии («time-bar») минимизируют вариативность трактовок полномочий сторон и возможностей навязывания неоплачиваемых работ. Российская и зарубежная доктрина подчеркивает эффективность этих механизмов при корректной локализации: от сравнительного анализа EPC/EPCM и подряда (Лавреняк, 2023) до специальных исследований по возмещению имущественных потерь и применимости конструкций «on-demand» и иных обеспечительных инструментов в российской практике (Ляпустина & Рыбка, 2024). Действенность досудебных механизмов подтверждается и в работах о принудительном исполнении решений советов по урегулированию споров (DAB/DAAB), где отмечается необходимость надежных процедур приведения таких решений в исполнение и даже предложения по корректировке конвенционного каркаса для защиты их эффекта (Dedezade, 2021; Anisi, 2021).

С учетом политико-правовой динамики трансграничных проектов, в том числе в энергетике, возрастают требования к согласованию публичных и частноправовых задач. Это отражено в отечественных исследованиях инвестиционных споров и механизмах защиты иностранных инвестиций, где формируется нормативная модель, ориентированная на баланс публичных интересов и стабильности частных ожиданий (Лисицын-Светланов, 2021; Матвеев, 2022). В практическом измерении такая модель означает: (1) договорное закрепление стабилизационных и компенсационных механизмов при санкционных и форс-мажорных шоках, (2) четкие регламенты раскрытия исходных данных и перераспределения рисков при изменении условий, (3) обязательность многоступенчатых процедур урегулирования споров, включая оперативные решения DAAB и арбитраж с предустановленной дорожной картой приведения решений в исполнение в ключевых юрисдикциях.

Вывод, подтвержденный как доктриной, так и арбитражной практикой, заключается в том, что смягчить риски экономического и административного давления возможно через приоритет прозрачных процедур изменения контрактных условий, строгого документирования уведомлений и разумного распределения рисков, закрепленных в типовых формах МФИК с локализованными особыми условиями; такой подход снижает вероятность недобросовестного перераспределения обязанностей и появления неоплачиваемых работ (Лавреняк, 2023; Ляпустина & Рыбка, 2024; Dedezade, 2021; Anisi, 2021). Вместе с тем юридико-политические риски не устраняются одним контрактным инструментарием: необходимы межгосударственные соглашения и гармонизация инвестиционно-правовых гарантий, которые задают воспроизводимые рамки поведения публичных субъектов и формируют барьеры против «административной резолюции» и аналогичных практик, подрывающих добросовестность контрактной сферы (Лисицын-Светланов, 2021; Матвеев, 2022).

Общая картина указывает на три направления развития: унификация норм защиты от принуждения на уровне «мягкого» и «жесткого» права при участии международных организаций; институциональное усиление быстродействующих механизмов урегулирования споров с участием государств-заказчиков и обеспечение реальной приводимости решений; системная локализация типовых условий МФИК в национальные системы с учетом публично-правовых ограничений и инфраструктурных приоритетов. Реализация этой программы укрепит предсказуемость и устойчивость международных строительных проектов, повысит доверие участников и сократит транзакционные издержки.